Рост: 174
Вес: 69
Возраст: 21 год
Родители:
Отец: Укай Цаи (взявший фамилию Цзяофень) 54года (торговец, владелец 2х магазинов и склада)
Мать: Чанжу (Ченг) 39 лет (дочь отставного чиновника)
Брат (младший): Сыма Цаи - такой же олух, как и я, станет певцом или солдатом, а может и тем и другим, если его не женят.
Сестра: Джанли (Ченг)

Внешность:
Скорее всего, перед вами человек, прибывший из царства Лун, такой же загадочный и непредсказуемый, как его страна. Узкие глаза, высокие скулы.... и, о боже, где только они берут эти огромные деревянные шляпы!? Не из неё ли он только что ел что-то совсем непотребное, что сумел насобирать, обойдя торговые ряды пищевого рынка? В капюшоне он смотрится гораздо цивилизованней... но нельзя же одновременно надеть на голову и то, и другое. Да, странные люди, эти гордые иноземные дикари. Некоторые из них так бережно чтят родную культуру, что готовы носить свои истертые до дыр и похожие на грязные простыни тряпки до самой смерти, лишь бы не одевать одежд цивилизованных граждан империи. Этому ещё повезло, в том плане, что его наряд почти ещё новенький. Если не считать круга на спине, откуда, видимо, была спорота какая-то вышитая эмблема, крой его костюма соответствовует всем стандартам монашеского облачения его родины. Сам молодой человек - среднего роста, довольно крепок, и, в общем-то, мало чем отличаеся от своих соотечественников. Его голова выбрита наголо и на темени хорошо различимы шесть круглых следов от ритуальных ожогов. Белые, словно выцвеченные чем-то, брови над узкими щелками черных глаз придают его лицу несколько диковинный вид. В дешевых, лубочного производства, миниатюрах таким образом рисовали членов знатных семей и лисов-оборотней, чтобы простолюдины могли на досуге подумать, кто же всё-таки изображен на их любимой картинке. Молодой человек слегка опирается на деревянный шест, к которому прикреплены бубенцы нехитрой работы. Кожаные, здорово истёртые тапки, защищают ступни его ног. На шее висят скромного вида чётки, собранные из мелких темно-серых камней, заканчивающиеся ярко-лимонного цвета кисточкой. Ни оружия, ни походной сумки у него при себе нет. Изучающий взгляд молодого путешественника спокоен, а лицо бесстрастно.
Ну что, в самом деле, может уметь молодой послушник монастыря?
Прежде всего, много и терпеливо работать, не задавая лишних вопросов: орудовать киркой, таскать туда-сюда воду и прочие тяжести, подметать… ещё он может молиться, терпеть боль, махать палкой, разбирать и копировать рукописи а иногда нарисовать (или лучше всё-таки скопировать) небольшую картинку. Пожалуй, самое замечательное его умение – это то, что он может пройтись вверх ногами (на руках), совсем как те загадочные люди, что живут где-то на краю света, о которых ему рассказывал один дед.

Моя история делится на две части. На жизнь до и после монастыря.
Читать всё целиком утомительно даже для меня, поэтому вкратце, скажу, что первая половина жизни протекала в относительной безмятежности хорошо обеспеченного родительского дома и хозяйственных хлопотах в магазине при отцовском складе, а вторая в жестких монашеских условиях, и постижении пределов способностей собственного тела, души и разума. В данную же часть мира я попал вполне обыкновенно – а именно оказавшись в эпицентре маленького взрыва.

Если же вам требуются подробности, то читайте дальше на свой страх и риск и попробуйте не уснуть.

I.
Я рос, как мне казалось, в обычной семье со стабильным средним достатком, в одном малопримечательном населённом пункте, каких много в северной провинции Царства Лун. Хотя и считается, что это был город, по мне - любое место, где под ногами вертятся куры и пахнет домашним скотом - деревня. В приличных же городах – по улицам бродят бездомные собаки, а не куры, и их никто не ест, как у нас. Ничто не предвещало никаких резких поворотов в моей судьбе. Хозяйственность нам пытались привить с детства. Глава семьи был уважаем самим собой и "горожанами" настолько, что регулярно собирал у себя в доме небольшую аудиторию из желающих послушать о том, как, в сущности, просто обычному человеку добиться финансового благополучия. Дело в том, что это была любимая тема моего родителя, которая позволяла ему с бесконечным энтузиазмом, и помногу раз пересказывать одни и те же истории из купеческой жизни, всё тем же благодарным слушателям и заодно паре-тройке свеже-заезжих гостей. В то время как многие завсегдатаи, устроившись поудобнее, и радуясь возможности задарма угоститься, внимали лекциям моего отца как бы в пол уха, тихо жуя или уже похрапывая, (( Эти проходимцы то и дело разливали вино на специально расстеленный в честь гостей белый ковер, а порой даже опрокидывали туда же, целые подносы невероятных вкусностей, и им почему-то всё это сходило с рук. Зачем только мой отец их у себя принимал!?)) заморские гости, мастерски обрабатывались россказнями моего болтливого и гостеприимного папаши - хозяина. Он умел убедить любого, что богатство уже не за горами. Приятное чувство от того, что гости побывали в доме столь щедрого и удачливого торговца, толкало приезжих совершать ответные милости, заключать сделки, делиться информацией и так или иначе раскошеливаться, или на худой конец, оставлять часть товара в нашем хранилище. До такой жизни отец дошел, пораскинув мозгами после того, как, обзаведясь семьёй, решил осесть в этом... городе. Он, похоже, нашел лучший способ извлечь пользу из своих меркантильных знаний и организовал свой маленький бизнес так, чтобы не было необходимости постоянно разъезжать самому. Он уже имел небольшой процент с предприятия своего закадычного приятеля Джарвара Даса с которым вместе выбивался "в люди" и который оброс семьёй и животом несколько раньше своего друга. (Джарвар, всегда бывший гурманом открыл ресторан и пекарню, а его сыновья продолжили его доходное, походное дело и торговали специями) Сначала отец выкупил небольшое помещеньице под склад и брал деньги с купцов за хранение всяческих грузов, и закупая тот или иной редкий товар для себя. Джарвар советовал моему родителю выкупить винокурню, (он очень хотел, чтобы его поставщиком для ресторана был мой отец) но по ту пору мы ещё не могли позволить себе такого, и батя ограничился лишь открытием собственной винной лавки. Тот достаток семьи, который знал я, подрастая, обеспечивался выручкой от винной лавки, разросшейся до размера приличного магазина, прибылью от склада, переехавшего на новое место, а так же от открытого при складе нового магазинчика "Для своих".
В винный нас с братой(ом), ясное дело, хозяйничать не пускали. Там отцу помогал один из сыновей Джарвара. Здесь же, в магазине при складе, всем заправляли мы - я, брательник, мыши и кошки. Приглядывая за хранимым добром, мы торговали чем попало из остатков от папиных оптовых партий, и видели много всякого хлама. Какое-то время я получал от этой работы истинное удовольствие. Всё лучше, чем просиживать штаны за школьной скамьёй. С грехом пополам я таки заканчивал последние классы, когда мне подвернулась эта работа, и это казалось счастьем. Раньше отец брал меня и брата с собой в соседние города, скорее просто, чтобы мы могли поглазеть на ежегодные ярмарки, а теперь мы ему действительно помогали. И пока нам нравилось это дело, мы довольно хорошо работали.
Среди посетителей встречались и заморские франты. Уверен, что я не овладел грамматикой и вокабуляром их родной речи в совершенстве, но, по крайней мере, я мог жестом и звукоподражанием вежливо с ними поздороваться, учтиво спросить, что им нужно, кивнув на сваленные позади меня мешки и приподняв одну или обе брови, а главное, красноречиво распрощаться с любым посетителем и даже без всяких лишних слов. Со временем, и когда торгово-складское дело начало мне потихоньку надоедать, я также привык интуитивно разгадывать смысл и более длинных и эмоциональных речей произносимых на варварских языках. На доступном же мне с детства языке, я с неподдельной искренностью мог говорить посетителям то, что могло бы их утешить и успокоить в тех случаях, когда их товар был отложен мною так, что его не могли разыскать неделями. Я находил и такие аргументы, что заставляли их не разрывать деловых отношений с моим отцом окончательно. Мольбами, угрозами или участливым, но непробиваемым непониманием, жалобщиков удавалось как-то заткнуть. Временами мы торговали вещицами, предназначенными для особых клиентов, штучками, заказанными отцу заблаговременно, и что-то путали. Пол жизни проходив с торговыми караванами, отец приобрёл связи и мог достать почти любой товар, о коем кто-либо, где-либо, когда-либо слышал. Нам с братой(ом)было далеко до него. Нам просто очень хотелось приключений и чего-нибудь необычного. А сидеть и чего-то кому-то впаривать, пусть даже за хорошие деньги – это то ли предел мечтаний? В нашем случае – не предел.
Я не любил читать, но младшая сестра так страстно желала приобщить нас к этому занятью, что читала нам вслух свои любимые книжки, пока мы отгоняли от себя мух и ковыряли в носу в ожидании очередных клиентов. Это было интересно. С героями книг случалось то, чего никогда не могло бы произойти с нами. Там влюблялись, откапывали клады, разгадывали тайны и спасали мир такие же люди, какими были мы. То что она читала всё больше и больше огорчало нас с братой(ом) и переглядываясь мы с тоской ждали часа, когда можно будет пойти на улицу и кем-то сцепиться. Как правило, далеко за этим ходить было не надо, мы больше дрались между собой, так как хулиганы нас бы побили, а самим быть хулиганами нам не позволяло хорошее воспитание. Мы очень старались быть хорошими мальчиками, но у меня первого этого тогда не получилось, хотя я стал очень, очень хорошим в последствии, после разразившегося скандала и понеся своё судьбоносное наказание. Да, я стал настолько хорошим, что отец, которого я люблю, не смотря ни на что, скорее нашел бы, что я сделался гораздо правильнее, чем он рассчитывал.

II.
В моей деревне есть один докучливый дедуля, кажется, живёт по соседству, а может, и приходил откуда... С детства его, старого, помню, он маме моей ещё, наглец, глазки успевал строить, благо отец того не видал. С тех пор, впрочем, у меня сложилось стойкое впечатление, и уже даже после моего пострига, что дед этот появляется в каждой деревне, куда бы я, гонимый нуждой и любознательностью да палками старших братьев-монахов, не сунулся за подаяниями. Не знаю, от чего я вспоминаю его сейчас – может быть мне просто одиноко, а он сильно повлиял на меня и брата в своё время. Он-то был настоящим путешественником когда-то. И странно так с ним было общаться. То есть он, - то его нет. Вполне допустимо, что и сейчас он, как и я, бродит ещё туда-сюда со своими барахлянками и морочит людям голову, старый хрен. Последний раз он мне повстречался в начале осени. А первый - лет 14 назад. Похоже, что он может везде меня отыскать, если пожелает. Вертится рядом до поры до времени - ни слова, ни духу, а потом явится, будто тут рядом и был. Эх... если бы в самом деле всё было так... Вон куда меня занесло. Скорее меня отыщет сам отец настоятель, чтоб проверить, насколько я останусь невозмутим, получив от него пинка, а не этот смертью забытый сухарь. Да и станет ли дед из которого вот-вот песок начнёт сыпаться, искать меня, для того только чтоб потрендеть со мной да порушить мой мозг своими умозаключениями? Найдет себе другого балбеса, хотябы моего брата. А я сейчас, как раз не имел бы ничего против его общества.
Старик всегда готов был щедро делиться со мной крохами и вином, что перепадали ему от щедрот и со столов людей добрых. Я и угощался, быстро хмелея. Ведь сказано – тот, кто отказывается от вина, лишь скрывает 7 пороков под маской единственной добродетели. Мне же вряд ли когда-либо имело смысл отказываться в любом случае (хе), тем более что мне иногда нравились его байки.
Впрочем, нашел я, о чем жалеть! И как я только мог пить с ним из одной бутылки, после того как к её горлышку прикасался его дряблый, беззубый рот?
Суть в том, что старикан мне много чего в голову втемяшил, чего приличные люди и знать не должны. Как пацаном меня заприметил - так с тех пор и трудился над тем, чтоб меня с правильного пути сбить, и брата окучивал. Сказывал он, что то есть де люди такие, что вверх ногами всю жизнь ходят и живут так, что нам и не снилось, и что на шарах огромных кто-то там, где-то, летает (толи в столицу, толи корреспонденцию Боженьке доставить), и что в шахтах глубоких и катакомбах нечистых бродят елементали, а люди жадные и придурки всякие, кого туда бес занёс, повстречав их, тут же сгорают заживо от одной только искры своего же зажженного факела... ну и прочий бред всякий плёл. Это я своими словами, пересказываю, конечно. Того же, что дед мог поведать, не повторят, взявшись за руки и читая по бумажке даже сами Идрен и Тиар. Теперь-то я и сам хорошо знаю, что там, в этих шахтах, есть, а чего нет и быть не может. Тогда же всё было в диковинку. Горазд был старый брехать - заслушаешься. Поучать меня пытался, - говорил что дисциплина, правила и священные наставления необходимы для таких людей (имея ввиду, конечно не меня, хотя может и меня - чёрт его знает), кто возрастом мал и умом слишком скуден, чтобы самостоятельно верные решения принимать и постигать суть вещей. Мне же сейчас больше по душе другая его мысль: что порядок вовсе и не благо никакое и прока в нем мало, когда его кто-то просто тупо тебе вдалбливает и навязывает против твоей собственной воли, что закон должен в сердце жить и что его душой понимать надо. Красиво да? И достаточно непонятно...
Поверьте, мне, все ведь только и делали, что навязывали и навязывали мне свою мораль, и никто не спрашивал моего мнения и уж точно не спешили объяснить, почему и зачем всё это нужно! Никогда. Кое-кто постоянно вел себя так, как будто только один он и знал что для меня лучше. Да и не только он. Все только командовали. А особенно, когда папаша, потеряв всякое терпение, решил проявить упорство в своём намерении «сделать из меня человека» и так эксклюзивно меня пристроил. Он дошел до той последней степени бешенства и отчаяния, узнав о том что стало твориться в его магазине, что принял, думаю, мало обдуманное решение. Он, сослал меня к любимому дядюшке. (Хех!) в монастырь!!! И не просто в монастырь, а такой, что у чёрта на рогах - попробуй доберись в эту часть острова - та ещё глухомань. Сначала я, правда, чертовски рад был, - избавиться от родительской опеки - не монастырю, конечно. Тем более, что и дядюшки там никакого не оказалось. Нам дали какие-то смешные одежды, сбрили ненавистную мне косу, парни там собрались весёлые, каждый с массой затей да шуток. И вроде жить было можно. Но через месяц, я и сам не заметил, как, нас всех превратили в рабов и попрошаек. Я даже не успел испытать шок от пережитого. То поведут по деревням жратву клянчить, подгоняя как стадо, то гнуть спину в цехах чудовищной машины, оживляя её многосложные жернова, колёса и барабаны или сооружая новую немыслимую хрень - что выдумает светлейший. А хуже всего – было долбить черные от влаги камни в глубоких шахтах, ежесекундно ожидая затопления. Признаюсь, я нашел там пару ценных камушков, и бесстыдно припрятал их. Ну в самом деле – разве можно было сдать такую красоту в общий фонд, но теперь-то от этого мало пользы…
До ближайшего города было чуть больше дня пути, если у вас быстрые ноги. Говорят ещё, один город-порт был когда-то где-то внизу на берегу, но то ли его смыло морем, то ли он вымер и стал пристанищем пиратов - монахи туда давно не спускались. Дорога к этому совсем не располагала - пол дня ходу по извилистой и опасной своей крутизной горной тропе (это спускаясь). В общем, бежать было некуда, а самое главное совершенно не было сил. Я бы наверно повесился, если бы не валился с ног каждый вечер от усталости. Нами понукали как скотом, ну почти, и очень били, когда считали, что мы отвлеклись от общего благого дела. Я бы наверно сдох ещё раньше, убив свои лёгкие, работая до изнеможения в шахтах, но нас поддерживали лекарствами и очень хорошо врачевали от ран, мозолей и прочих хворей. Мы просыпались каждое утро почти как новенькие и быстро привыкали к труду и боли, и, прежде всего - к терпенью. Для работы на глубине, нам гуманно выдавали видавшие лучшие дни маски. Они защищали от пыли и даже кое-как позволяли дышать под водой. Конечно, старшие братья следили, чтоб в процессе работ мы не окочурились. Однако случались обвалы и люди гибли - но только если их придавливало раньше, чем им удавалось выплыть. Перед работами в шахте все выпивали гадостный отвар, и два часа, пока действовало снадобье, мы долбили камень, стоя по колено в воде, а то и захлёбываясь, но не зная усталости и страха. Скоро от усердий праведных и бешеного ритма жизни я начал забывать собственное имя... Так я жил там первые пол года инициации, а потом мне уже было всё равно. Я увидел *Латп-аг*.
Из-за него я позабыли и боль, и отчаянье, а гордость моя уже претерпела такие изменения, что я о ней и не вспоминал. Латп-аг завладел моим сердцем. Я мог думать только о нём!
О великом, благороднейшем, свирепом и нежном, смертельном и дарующем вечную молодость и силу!
Э! ээээ! Не…не смотрите на меня так... *Латп-аг* не то, что вы подумали.
Это боевое искусство, люди! Но не только. Это и духовная практика, и высшее знание и освобождение от него, и мать и отец, и память предков всех поколений перевернутая с ног на голову. Это выражение высшей добродетели! Я даже полюбил "богослужение" и начал серьёзнее относиться к благородным истинам. Хех, да, чёрт возьми! Четыре последующих года я только этим и жил - стараниями освоить азы великого пути. Мы молились, переписывали древние тексты, заучивали сутры, с диким остервенением вкалывали на стройке или в недрах водяной машины, в шахтах, собирали подаяния, и самое главное, - учились Латп-агу. Это была сумасшедшая гонка без старта и финиша!

Каким же чёртом меня занесло сюда? Так случилось.
Муллы и правители близлежащих монархий нередко замышляли недоброе, и, совместно с другими ветвями и сектами школ лотоса, строили козни против нашей обители. С тех пор как люди покинули пересохшее в этой части острова земли на побережье и поднялись в предгорья в поисках плодородных почв, многие бились за право контролировать водные ресурсы. Монастырь заключил договор с местными жителями о том, что будет обеспечивать водой каналы и рисовые чеки. За это жители обещали не вмешиваться в дела монахов (как будто у нас есть много времени на "свои дела" хех!) и жертвовать им еду со своего стола. Вообще-то наша вода доходила даже до центральных провинций - но там об этом мало кто помнил. При всей декларируемой любви к нам и понимании своей зависимости, крестьяне совсем не торопились делиться с нами, добытыми в тяжелых трудах, запасами съестного. Потребности их в воде, тем не менее, постоянно росли. Вода в то же время то уходила, и тогда приходилось рыть глубже и глубже, охотясь за водяной жилой, то прибывала с невероятной скоростью, грозя не только затопить шахты, но и высвободившись, прорвать дамбы и смыть весь монастырь с его обитателями и деревнями в низлежащих долинах. И что бы ещё было, уйди вода вниз в пересохшую глотку пустыни? До сих пор она всегда возвращалась, но рано или поздно всему приходит конец.
Хотя монахи всех рангов и были преданы общим целям, мнения о том, как осуществлять задуманное, не всегда совпадали и между старейшинами периодически возникали серьёзные разногласия. Мне, честно говоря, доводилось.... случайно, конечно, быть свидетелем и таких разговоров, которые смутили бы верования любого монаха, но только не мои. Определённо кто-то считал, что мы уже давно зашли в тупик как обитель, подрядившись улаживать этот вопрос с дефицитом воды. Но я не вникал в суть услышанного. Вот что я знаю. Кун Ци - настоятель обители, старался изо всех сил сделать так, чтобы объёмы воды, генерируемые гигантскими механизмами в сердце монастыря, соответствовали нуждам населения, с которым был заключен договор. Пал Айкин - один из старших братьев, возглавляющий Холл Седьмой Ступени Добродетелей и управляющий барабанным цехом, выступил с предложением, которое должно было увеличить мощности водяной машины. Вообще-то он был против внедрения новых технологий, и потакания мирянам, но ещё больше он не хотел тратить времени и сил послушников на ещё большее расширение и без того разросшегося механизма и строительство новых резервуаров.
Задумано было заказать, а теперь уже и доставить в обитель особые энергоблоки, которые обеспечили бы всю систему дополнительной силой. Поскольку в рабочие часы я вполне старательно давил на педали вместе с братьями, разгоняя поршневые насосы, и честно впрягался в упряжку вращающую лопасти барабанов четвёртого уровня, мной были довольны. Даже в шахте от меня, видимо, была польза. За это и за то ещё, что при переписывании книг в учебные дни я добился некоторых успехов в каллиграфии (руки у меня тряслись не так как сильно как у некоторых моих друзей) - меня и включили в состав злосчастной экспедиции. Спасибо большое! Делов-то - доставить в обитель (наш самодельный, и наверняка навсегда позабытый богами уголок ада), один из двух неподъёмных энерго-контейнеров, пронеся его большей частью на себе 49 километров по ухабистой, старой дороге к нам в горы от ближайшего полноценного города.

Мы уже почти допёрли этот тяжеленный, серебряный гробик, когда случилось то, чего и следовало ожидать. Один из канатов, фиксировавших эту зловеще зудящую штуковину, лопнул, она поползла к краю деревянной платформы, и перевесив слабый противовес и сметя крепёжные клинья рухнула вниз на камни. Секунду она пролежала там, как ни в чем не бывало, сверкая под лучами полуденного солнца. Тогда мне даже показалось, что ящик красив. Наверно я был единственным дураком, сунувшимся посмотреть всё ли там цело. В следующий момент на месте ящика вспыхнула звезда. Так мне показалось. Я на какое-то время ослеп и, ничего не соображая, стал на ощупь карабкаться вверх по скалам. Потом, присев на камень, я посмотрел вниз. Ящика там уже не было. Мне стало дурно и меня вывернуло. Здесь в голове моей началась неразбериха.

На миг мне показалось, что я всё ещё стою там внизу и пялюсь на этот ящик, а потом что я смотрю на самого себя со стороны и вижу, как тело моё рассыпается, как зола на ветру. Перед глазами всё плыло, и, сделав ещё пару шагов на четвереньках, я вырубился.
Мне снилось, что я опять сижу на том же камне и смотрю вниз на то место, куда упал ящик. Что место то пусто. А дальше я чувствовал, как снова и снова переживаю всё заново. То отползаю от своей блевотины, и сажусь на камень посмотреть вниз, как я, в тоже самое время, стою и смотрю на этот блестящий на солнце гроб за секунду перед вспышкой. Я бредил. Мне казалось, что я стал замечать что-то ещё в свечении и во вспышке, тянувшейся как вечность и всё же длившейся не дольше мгновения. Чудилось мне, что кто-то мелькал перед моими глазами, устанавливая ящик уже на другие носилки, как монахи в праздничных одеяниях били в золотые гонги и трубили в десятиметровые горны. Бранясь, кто-то сбил меня с ног и отпихнул пинком ноги в сторону, и кто-то кинул мне в лицо мою большую походную миску для подаяний и рассмеялся. И жгло глаза, а во рту был вкус крови. Я сидел, оглушенный, схватившись за голову, или спал. Мой мозг был не в силах осмыслить происходящее.

Не знаю, что заставило меня очнуться от этого морока, но в тот момент я стоял на ногах. Мои глаза были открыты, а сам я находился в незнакомом мне месте посреди улицы ...это был город. Настоящий город. Это я почему-то сразу понял. Ужасный и неестественный, о котором я только слышал, и в который не думал когда-либо попасть. Чувствовал я себя очень странно, но голова почти не кружилась, лишь покалывло в висках. Я ощущал холод, и с удивлением замечал тающие кучки грязного снега наваленного по краям дороги. Хммм... за чертовым ящиком мы отправлялись осенью…. в этом месте меня встречала промозглая ночь и слякоть.